— Может и хороши, да и стоят дорого, — остудил его пыл Лузга.
— Ага, — поддержал я его. — А Ставр ещё говорил, то с магов вдвое большую плату берут. И в подполье они из-за этого попали, потому что все деньги на шлюх, за одну ночь, спустили.
— Ничё, — хлопнул задорно Марк Лузгу по плечу. — Мы умнее будем! Не то, что этот Ставр.
— Жалко его. — У меня перед глазами встало, перекошенное отчаянием лицо юного мага. — Столько пережить и умереть в шаге от спасения. За что его Вимс убил, вообще непонятно. Неужели ему, и вправду, за это ничего не будет?
— Раз Невронд с собой, в Вилич, не поволок, значит, ничего, — пожал плечами, в ответ, мой друг. Было заметно, что судьба мага-убийцы его совершенно не интересует.
— А почему? Ставр же на службе княжеской был. А он его убил! При свидетелях! И чего за него Мефодий, вдруг, заступаться начал?
— А ты разве не заметил, как старый колдун отцу-послушнику что-то показал украдкой? — Хмыкнул в ответ Гонда. — Небось, грамотку, от герцога твинского, охранную! А тот, бают, самому государю императору дальний родственник! Вот и не захотел отец Мефодий связываться. Себе дороже выйти может! В Виличе отцу-приору обскажет всё. Пускай тот и решает, как быть. А с послушника и спросу нет!
— Будет каждому ушлёпку господине герцог грамотку выдавать! — Не согласился с Гондой Лузга. — Больно нада!
— А почто тогда отец Мефодий такой ласковый с ним стал? — Гонда иронично изогнул брови. — Будто мёду сладкого объелся!
— Я думаю, что он не просто колдун, а маг храмовой. Вот отец Мефодий и отступился! Не по чину ему ушлёпков храмовых судить!
— А, разве, такие бывают? — Удивился я.
— А то! — Тряхнул головой Лузга. — Храму немало колдунов служит! Обереги им делают, в кристаллы силу мажеску вливают, города запретные от люда воровского отцам-вершителям стеречь помогают. Тварей магических, что из пустошей иной раз вылазят, опять же, изничтожают. Зато им и послабление немалое идёт!
— И подсудны они только суду храмовому, — важно изрёк Марк. — Даже господине князь колдуна судить не может, коль тот ему храмовую басму покажет. К отцам-радетелям татя отошлёт!
— Так отец Мефодий тоже служитель Троих, — хмыкнул я в ответ. — Разве он…
— Отец Мефодий всего лишь послушник! — Перебил меня Гонда. — Он жрецом Троих только через несколько лет станет, если будет на то благословление богов! И храмовой суд вершить не может!
— А почему тогда его во главе обоза послали? — Не понял я.
— А кто же ещё поедет? — Криво улыбнулся Гонда. — Дорога длинная, да не безопасная. В пути всяко случится, может. Вон нас чуть волколаки не сожрали! Кому своим животом понапрасну рисковать охота? Вот и посылают жрецы за оброком послушников. Вернутся хорошо — а нет, так не велика потеря. Другого кого возьмут!
— А в деревне Вимсу ничего не грозит? — Я всё никак не мог смириться с тем, что убийство сошло магу с рук. — Обоз уехал, деревенские озлоблены.
— Неа, — покачал головой Гонда. — С него, теперича, пылинки сдувать будут. Деревне и так правёж княжеский предстоит. Не одни же они в этом участвовали, — мотнул юноша в сторону связанных. — А если ещё и что-то со спасённым магом случится. Ну, это уже открытый бунт!
— И что с ними тогда будет?
— Ничего не будет, — хохотнул из-за моего плеча Лузга. — Ни их, ни деревни!
— Ну да, — согласился с ним Гонда. — Бунтарей тут ещё пуще степняков не любят. Так что, теперь, Вимсу ещё и провожатых дадут. Чтоб, значитса, до Вилича живым дошёл наверняка.
— И харч хороший в дорогу положат, — горестно вздохнул Марк.
В деревню мы вошли уже почти ночью. Собственно говоря, и деревней то эти пяток покосившихся изб, сгрудившихся в кучу, за высоким забором, можно было назвать с большой натяжкой. Так — хутор-переросток. В ней даже погостного двора не было и послушник, скорчив недовольную физиономию, величественно проследовал в дом старосты — юркого, суетливого старика с закатанным за пояс пустым правым рукавом. Стража и возницы, с грехом пополам, разместились по остальным избам, кое-где даже вытеснив хозяев в сараи. Нам же достался полуразрушенный навес, служивший, у местных, хранилищем для сена.
— В сено поглубже зароемся — не замёрзнем, — заметив мой растерянный взгляд, решил утешить Гонда. — Не доехали мы, чутка, вот беда. Тут переход дальний, а отец-послушник пока правёж над Никодимом творил, замешкался. Вот и вышли поздно. До большой деревни версты три всего осталось, да кто же в ночную пору ехать решится? К тому же, пока здесь баллот потянут, совсем стемнеет.
— Да кому тут тянуть то? — Удивился я. — Тут людей чуть больше десятка едва наберётся.
— Кому надо, тот и будет, — по своему обыкновению недовольно пробурчал Лузга. — Видишь, с головной телеги сундук кованый в дом не заносят? Значит, есть, кому баллот тянуть! Сейчас отец Мефодий пузо харчами набьёт и выйдет.
— Ты пойдёшь смотреть? — поинтересовался Гонда у меня.
— Конечно, — оживился я. — Я же никогда не видел… вернее не помню.
Пропускать предстоящее действо я точно не собирался. И дело тут было не только в любопытстве, хотя и оно, конечно, присутствовало. Оно и понятно! Очень уж меня поразили молнии, что бычков в породистых скакунов превратили. Пусть ненадолго, и ноги мы от волколаков просто чудом унесли, но ведь превратили же! А светоч? Маленькое солнце, свободно парящее у тебя над головой, тоже не слабо впечатляет! Поэтому неудивительно, что мне любопытно посмотреть на камни познания. Зрелище, судя по всему, тоже не ординарное. Но главное всё же не в этом. Информация! Чем больше я узнаю об этом мире в кратчайшие сроки, тем скорее в нём приживусь. Это вопрос элементарного выживания. И лишних знаний тут быть не может!
— А мне и тут не плохо, — начал устраиваться на сеновале Марк. — Сияние Йоки и око Хунгара и отсюда хорошо видно будет.
— Это точно, — начал устраиваться рядом и Лузга. — А ты как, Гонда?
— Придётся пойти, — невесело усмехнулся тот, покосившись в мою сторону. — Тут, конечно, всего с пяток домов будет, но что-то не хочется мне полночи в них по подпольям лазить.
— Да учёный я уже, — откровенно смутился я. — Меня теперь и Киркоровым в телевизоре не подманишь. Да и где тут узников то прятать?
— Был бы телятя, а загон для него всегда найдётся, — философски заметил Марк, критически осматривая приготовленное ложе.
— Это да, — согласился Лузга. — Тут, конечно, особо не готовились. Мы же на постой останавливаться не должны были. Но староста местный, судя по всему, дядька хваткий. Быстро сообразит, что к чему.
— С чего вы взяли? — пожал плечами я. — Старик как старик.
Из сена нам вслед донеслось дружное ржание.
— Ты заметил, что у этого старика руки нет? — Решил, по пути, просветить меня Гонда. — Так это, почти наверняка, ему за разбой усекли, чтоб впредь не баловал. Вот он и осел в деревеньке. Но замашки свои, ежели что, быстро вспомнит. Ты даже не сомневайся.
— Я смотрю, тут в какую деревню не зайди, в старостах одни разбойники и есть.
— А то! — Хохотнул Гонда. — Иначе не проживёшь!
Перед небольшим деревянным помостом, занимавшим почти половину площади, собралась уже вся деревня. Всё-таки погорячился я немного с полтора десятками душ. Вышло гораздо больше. Навскидку десятка четыре наберётся. И как они в такой тесноте жить умудряются?
Уже окончательно потемнело. Свет факелов, закреплённых по краям помоста, лишь слегка рассеивал полумрак, который тёмной краской решительно стирал очертания, превращая лица в обезличенные серые полумаски, в завязанных платках и нахлобученных шапках.
Мы с Гондой встали чуть в стороне, не мешаясь с местными. Ждать почти не пришлось. Хлопнула дверь, противно взвизгнули слегка проржавевшие петли и на помост вышел всё так же недовольный послушник в сопровождении старосты и вытирающего крошки с усов Невронда. Шёпоток, до этого гулявший по толпе, стих. Народ дружно поклонился.
— По воле Троих, я послан отцом-приором сюда, чтобы провести баллот. Дух молодых не крепок и Лишний, да пусть сгинет он за гранью изнанки, легко может совратить их с пути служения истинным богам. Но храм не допустить их гибели! — Юноша важно выпятил грудь вперёд, предав, голосу торжественности. — И сейчас, моими руками, сами Трое отделят семена от плевел и укажут на тех, чьи сердца успела поразить порча скверны. Тех, кто встал или может встать, на путь служения Лишнему. Тех, кто отринул от себя милость Троих. — Послушник яростно потряс рукой, с зажатым в ней свитком. — Но Трое милосердны! И в своей доброте, не будут карать даже их. Ибо они ещё не отступники, а лишь оступившиеся. И им будет дана возможность смыть свои грехи, послужив на благо Троих, императора и господине князя. Да сделают Трое свой выбор!